Углич: удел кровавых мальчиков Часть IV. Памятники на территории Угличского княжества Часть I. Общий очерк истории <<<© Евгений Арсюхин, 2006 Покровский монастырь Впрочем, собор к моменту разрушения был сильно переделан, а исследовать его научно никто так и не удосужился. В конце 17 века в монастыре поставлена была Богоявленская церковь о пяти головах (на месте здания 16-го столетия) и Святые ворота с Никольской надвратной церковью. Эти ворота напоминали таковые в Ростовском кремле и Борисоглебском монастыре – то есть поставлены были в духе и по приказу митрополита Ионы Сысоевича. Поскольку все, что связано с Ионой, красиво, можно лишь пожалеть об утрате этого. Я читал, что зимой, покрываясь льдом, контуры старых зданий начинают проступать из воды. Наверное, это очень жутко. На берегу, у села Покровские горки, недавно поставили памятный крест. Про Покровский монастырь в Житии Паисия прямо сказано, что инициатором постройки этой крепости, прикрывающей левый берег Волги, был князь Андрей Большой. Он попросил игумена Калязинского монастыря, Макария, прислать ему из братии человека, который мог бы с этим справиться. Выбор пал на Паисия, вряд ли случайно: его отец, как говорит Житие, к тому моменту уже покойный, в свое время служил Андрею Большому. Личная преданность превыше всего. В отведенном ему месте Паисий стал руководить построением храма Богоявления, но сруб, вот чудо, сам несколько раз переходил на новое место, словно Небеса сами указывали, где надо строить. Этим штрихом создатели легенды как бы оправдывали Паисия – хоть на пару метров, но не там, где князь сказал, а значит, не князь Паисием крутил, а вовсе даже наоборот. которых указывали размеры храма, а пятый показывал, что алтарь, вопреки канонам, надо развернуть на юг. Храм решили посвятить Покрову потому, что по водам Волги к монастырю пришла икона Покрова. Практика показывает: чем больше таких чудесных деталей, тем более переписано Житие, а значит, было автору что скрывать (лакуны как раз и закрываются такими сказками). Думаю, что скрывали одно: участие Паисия в политических затеях Андрея. Грехозаруцкое городище Располагалось несколько выше Покровского монастыря, в устье Грехова ручья. Хотя памятник считается "эталонным", сведений в литературе мне удалось отыскать о нем очень немного. Видимо, речь идет о поселении железного века (меря), на котором обнаруживаются и варяжские слои. Одно время, до находок в кремле, рассматривалось как пра-Углич, тот самый, что упомянут в ранних летописях. Судя по названию ручья, в городище располагалось и мерянское святилище. В конце 15 века на опустевшем к тому времени памятнике возник монастырь Николы на Городище. В начале 17 века в нем подвизался игумен Даниил Грехозаруцкий, погибший вместе со всей своей паствой от рук поляков. После Смуты монастырь не восстанавливался. При строительстве ГЭС памятни был затоплен. Прилуки Еще несколько километров выше по течению, и мы попадаем (на левом берегу) в село Прилуки. Там сегодня проходит граница Ярославской и Тверской областей, но граница тут была всегда. В самую глубокую древность здесь граничили земли, подчиненные Владимиру, с новгородскими территориями, а позднее проходила граница между Угличским (быстро подчинившимся де-факто Москве, как мы видели) и Тверским княжествами. В 14 веке здесь возникает Рождественский монастырь, про историю который известно, что в том же столетии там принял крещение Павел Обнорский, уроженец Москвы. Историкам это помогло понять, что начало московского проникновения в регион на самом деле относится к правлению Ивана Калиты. Этот Павел, впрочем, затем быстро перешел в Троицкую обитель к Сергию, а имя свое получил от того, что жил в Вологодских пределах, на реке Обноре, реализуя, очевидно, замыслы Москвы. Николо-Улейминский монастырь Стоит к югу от Углича в 12-ти километрах, на дороге, ведущей в Москву, на защищенной природой точке слияния Улеймы и Воржехоти, и первоначально, вероятно, служил князю Андрею как крепость на случай нападения москвичей. Действительно, дата основания монастыря – 1460 год, самый разгар активности Андрея. Легенда, естественно, ни о чем таком не говорит. Старец Варлаам нес якобы икону Николая Чудотворца в Ростов. Присев отдохнуть, он не смог снять икону с дерева. Так она «сама выбрала себе место» - вполне распространенный сюжет. Каменное строительство началось с возведения в 1563 году Введенской церкви с трапезной, и тут же за нею – Никольского собора. В Смуту они погибли. Точно на старом месте, как показали недавние раскопки, их возводить не стали: на месте современных зданий не найдено ни следов старых, ни даже остатков пожара, зато всего этого в избытке в стороне, на ныне свободных площадях. При раскопках оказалось, что одно из сооружений и в самом деле разрушили поляки, но другое (вот какое именно из двух храмов) разобрали сами россияне, пустив на стройматериал. При раскопках найдены и следы каких-то сооружений 16 века, но каких именно, непонятно. Новый Никольский собор поставлен был лишь в 1677 году, Введенская церковь – в 1695. Раньше не исключали, что внутри стен Введенской церкви находятся остатки здания 16 века, однако, современные исследования этого не подтверждают. Храм у зодчих конца 17-го века получился не простым, а прямо таки многостаночным: в один комплекс с храмом входят и трапезная, и келарская, и кухня, и покои настоятеля. В 17-м столетии возведена и колокольня с часами, от которых на ней сохранился паз циферблата, а внутри – шахта для гирь. Наконец, надвратная Троицкая церковь поставлена была в самом конце 17 – начале 18 вв (в последнее время ее построение отодвигают по времени к постройке стен, то есть к 1713 году). В пору Смутного времени у монастыря были только деревянные стены. Монастырь принялись осаждать поляки, и в нем затворилось около двух тысяч окрестных крестьян. Стены не выдержали, вся масса людей скрылась в соборе. Поляки его подкопали, и храм рухнул. Погибли все. Стены монастыря относятся к 1713 году. Повсюду пишут, что стена лишена оборонительного значения: мол, и низкая, и бойницы глухие, и башни сделаны настоящими только с внешней стороны, и от площадки верхнего боя – лишь имитация. Я тщательно обошел стену по периметру, и мне так не показалось. Если это, однако же, и имитация, то в любом случае рассчитанная на устрашение окрестных крестьян: для них-то прежде всего и был задуман этот маскарад. Кассианова (Учемская) пустынь но источники, в том числе церковные, говорят о том без уверенности. Так, умерший в 1504 году основатель обители был, по словам одного церковного историка, похоронен в «каменном приделе Успенской церкви», каковая формулировка является нонсенсом. Известно, что обитель сильно пострадала в Смуту, из чего можно полагать, что все ее сооружения были разрушены. Восстановлена после Смуты она была, наверное, не сразу, и в дереве. К началу 18 века в монастыре стояли три деревянных храма: Успения, Рождества Иоанна Предтечи, и Константина и Елены. Позже храмы Успения (1711) и Рождества (1825) были переделаны в камне. Храм Рождества перестраивали уже как приходской: обитель оставалась очень бедной, что и стало причиной ее закрытия. В советское время в храмах сначала располагались какие-то чекистские учреждения, потом их и вовсе разрушили. Уже в наши годы местные жители принялись за восстановление монастыря, и вообще церковной жизни. На островке, который остался от территории монастыря после разлива Волги, в 1991 году был воздвигнут ими крест, в 1993 – деревянная часовня. Мы на этом островке (точнее, полуострове, но он отрезан от материка болотцем) не были, дорога туда очень тяжела, только через реку понаблюдали. Но в Учму, село на противоположном от монастыря берегу, стоит приехать и без надежды попасть в монастырь. Тот самый подвижник, лесник Василий Смирнов, поставил в деревне в 1994 году очень красивый деревянный храм Анастасии и Кассиана, и, что еще важнее, в одной из изб 19-го века устроил самодельный краеведческий музей, стащив туда старые вещи из этой деревни. Экспозицию показывает сам хозяин, причем лекцию ведет очень грамотно. Нам же он помог еще и в том, что, отъехав от села несколько километров, мы застряли, и лишь с помощью того, кто час назад рассказывал нам о древностях, нам удалось выбраться из ямы (предупреждение для всех – мы были на «Ниве», не пытайтесь ездить туда на паркетных машинах). На этом, однако, было бы неверным закончить рассказ о монастыре, поскольку личность его основателя заслуживает самого подробного исторического анализа. Кассиан Учемский – один из ключей, позволяющих приоткрыть эпоху княжения Андрея Большого, этот блестящий период в жизни Углича. Жизнь Кассиана Учемского. Спроси даже и образованного человека о том, кто такой Константин, князь греческий, ставший русским монахом, и как он пострадал от коварства Ивана III – никто ведь не знает. А жаль – история не почти, а на самом деле детективная. Поскольку жизнь этого человека связана и с Угличем, и с его князем Андреем, и с Учемской пустынью на территории Угличского княжества, нам представляется прекрасный повод поговорить об этом человеке. Его Жития, написанные в стиле, подобающем для святого (хотя официальной канонизации церковь его так и не удостоила, что не мешает писать иконы Кассиана и составлять ему молитвы), естественно, лукавят и путают на каждом шагу. К счастью, недавно появилась блестящая работа А. Горстки, в которой он очищает Жития от первого слоя пыли. Внеся в построения С. Горстки существенные корректировки, мы постараемся сегодня изложить биографию греческого князя, и историю его российских приключений, как она была. Константин известен более под именем Кассиан, которое он принял после пострига в России, как мы увидим, насильственного. Рукописи называют дату его рождения – 1427, и уверяют, что он происходит «из князей Мамкувских», «Манкувских» или «Макнувских». Поскольку такого города и княжества на карте не сыскивается, о чем авторы Житий знали и сами, они помещали этот непонятный город в Амморию (Греция). Почему именно туда? Потому, что Константин, если верить все тем же Житиям, появляется в Москве со свитой гречанки Зои (Софьи), которая приехала из Рима, чтобы выйти замуж за Ивана III. Зоя была дочерью деспота Мореи (Аммории) Фомы (кстати, Фома, в свою очередь, был братом императора Константина Палеолога – это важно). Фома же оказался в Риме потому, что бежал от турок, захвативших Константинополь и подбиравшихся к материковой Греции, бежал сначала на Корфу, а потом и в Рим. Я недаром постарался рассказать эту историю с конца, чтобы было понятно, что в ней откуда взялось, и что дало толчок к фантазии автора Жития. Современные исследователи раскрыли (на самом деле, предположили, но более чем убедительно), что под загадочным городом «Манкувом» и т.д. следует понимать известный каждому, кто был в Крыму, Мангуп. Мангуп – столица греческого княжества Феодоро, в котором правили какие-то потомки императорской греческой фамилии. Похоже, для Константина нет иной возможности, как происходить родом с Мангупа. Но это очевидно нам, и не было очевидно автору Жития. Поскольку опоры в географических реалиях у него не было, автор Житий стал усиленно размышлять, где находился этот Манкув, и как его уроженец Константин мог попасть в Москву. Помня только об одном факте проникновения греков в Московию – вместе со свадебным поездом Софьи – автор Жития легким движением руки перемещает непонятный Манкув в Морею, а затем заставляет Константина проделать вместе с Фомой, а потом с Зоей, по маршруту Морея – Корфу - Рим – Москва, и явиться в российской столице в 1473 году. Почему-то современные историки, сказав А, не сказали Б, то есть не догадались, что вся эта конструкция понадобилась летописцу лишь для сведения концов с концами. Ни в какой свите Зои Константин не состоял. Но у него и без Зои был прекрасный повод появиться в Москве почти в тот же год, и, что поразительно, тоже в связи со свадьбой! Таким образом, у летописца на руках была примерная дата явления Константина на Русь, вместе с воспоминанием, что приезд был связан со свадьбой. Ну а дальше летописец просто спутался, поскольку женитьба Ивана III, конечно же, затмила неудачную свадьбу Ивана Молодого, его 16-летнего сына. Однако же, в 1474 году Ивана Молодого намеревались выдать именно за дочь князя Мангупа Исаака, по поводу чего в указанном году на Мангупе побывало посольство Ивана Беклемишева. Дело вроде бы слаживалось. В 1475 году в Крым отправилось посольство боярина Ивана Старкова, однако, посольству сказали, что Исаак мертв. Посольству пришлось застать и безобразную сцену междоусобицы: младший сын Исаака, Александр, бывший на момент кончины отца в Молдавии, стремительным рейдом явился в Мангуп, убил своего старшего брата, претендента на престол, и, надо полагать, разогнал его сторонников. Впрочем, и сторонники, и противники бежали из Мангупа без того: ни для кого не было секретом, что турки намерены штурмовать город. Летом того же 1475 года Мангуп пал. Так вот, скорее всего, Константин, один из знатных вельмож Мангупа, бежал вместе с посольством Старкова на Русь в 1475 году, спасаясь или от Александра, или от Турка, а скорее от обоих. И то не диво: первые вельможи из Мангупа переходили на службу в Москву еще при Дмитрии Донском, так что дорожка была проторена. О пребывании Константина в Москве мы ничего не знаем и уже вряд ли узнаем. Житие рассказывает об этом так, будто князь пробыл в Москве едва ли не несколько дней. Иван III, повествует агиограф, предложил участникам посольства, в том числе Константину, поместья, дабы те остались в стране и не уезжали к себе на родину, но Константин отказался, мотивировав тем, что он ради Господа оставил даже и родную сторону, и тут, на чужбине, также будет соблюдать скромность ради Всевышнего. Более того, скорбя о том, что учинили турки над его страной, он удаляется в Ростов к тамошнему архиепископу Иоасафу, причем автор Жития представляет дело как само собой разумеющееся: ну где, как не в Ростове, скорбеть о Греции, А В Москве скорбеть никак невозможно. Между тем исследователи, опираясь на два хронологических репера, известных нам по независимым источникам, установили, что, скорее всего, отъезд Константина в Ростов произошел в 1488 году, а последовавшая затем отставка Иоасафа и ссылка его (вместе с Константином!) в Ферапонтов монастырь – уже в следующем 1489. Что же касается до 1488 года, то в этот год угличский князь Андрей Большой, пребывая в столице, узнал у своих слуг, что брат, Иван III, намерен его убить. Он обратился непосредственно к Ивану, но тот удивился, заявив, что ничего такого не имел даже в мыслях, и стал расспрашивать Андрея, откуда тот взял такие сплетни. Андрей указал на своего информатора, тот на другого, наконец, нашли человека, который сказал, что пошутил. Иван хотел было вырвать у шутника язык, но того спасло заступничество митрополита. Таким образом, в 1488 году Андрея Молодого чуть не убили, но он спасся, раскрыв заговор против себя самим заговорщикам. Конечно, как умный человек, он должен был понимать, что отныне безопаснее находиться в своей угличской вотчине. И в самом деле, Андрей уже больше не бывает в Москве, занимаясь укреплением города на случай вторжения москвичей. Бежит из Москвы и Константин, пробывший в столице, стало быть, с 1475 года, то есть 13 лет! О которых Житие умолчало вообще. Причем бежит к сочувствующему Андрею владыке, в Ростов, причем этот владыка уже в следующем году сам подвергнется опале (причину которой старые историки отказывались называть), и будет вместе с Константином сослан в Ферапонтов монастырь. То есть мы видим, что вокруг Андрея Большого в Москве сложился целый кружок; что Константин был членом этого кружка; что кружок был разогнан Иваном, и не пострадал лишь сам Андрей – до поры. Итак, пробыв год в Ростове, Константин вместе с Иоасафом в 1489 году отправляется в ссылку в Ферапонтов монастырь на Белоозеро, каковое путешествие Житие, конечно, представляет как поездку ради все большего и большего благочестия. Константину в Ферпонтове дали особую келью, и поручил заботам инока Филарета (иными словами, этот Филарет стал соглядатаем). Центральным эпизодом пребывания в Ферапонтове, да и вообще едва ли не главным событием в жизни Константина стало его пострижение. Житие ни слова не говорит о том, что Константин не хотел этого, и что пострижение было насильственным. Но все же дает понять. Как-то с Константином случилось видение: он увидел бывшего игумена Ферапонтова монастыря Мартиниана, который грозил ему жезлом и требовал, чтобы он, Константин, постригся в монахи этой обители. Константин упорствовал, Мартиниан настаивал, и, когда уже собрался бить Константина своим жезлом, тот наконец обещал принять постриг. После того, как Константин проснулся, он в ужасе поведал о видении Филарету. Естественно, добрый пастырь не замедлил постричь Константина (которого теперь надо называть Кассианом), причем сразу в самую суровую степень, ангельскую, из которой уже невозможно вернуться в мир. И даже после этого Филарет повсюду сопровождал Кассиана; последний постоянно проливал слезы – вестимо, от счастья. Современные исследователи справедливо видят в этой нехитро скроенной сказке простой факт: Константин был пострижен насильно для того, чтобы он уже никогда не смог претендовать на княжеский титул, и вообще заниматься политикой. В этой связи удивительно, как его вообще отпустили из Ферапонтова монастыря. Но – это случилось, причем автор Жития, рассказав об отъезде Кассиана и двух его спутников, не назвал ни цели, ни маршрута (с бесхитростностью он пишет, что монахи посещали город за городом, обитель за обителью «для некоторых потреб»). Комментаторы Жития 19-го века датируют эту поездку 1477 годом, что очевидно неверно; а почему они так делают, мы увидим чуть позже, да, собственно, прямо сейчас и увидим. Кассиан вместе с двумя спутниками идут вниз по течению Шексны, в сторону Волги. В ночь с 23 на 24 июня путешественники въезжают на реку Учемку, и останавливаются ночевать в 22 верстах от Углича, как вы догадались, на том самом месте, где вот-вот будет основан монастырь – Кассианов Учемский. Штука в том, что на самом деле монастырь уже существовал, и все, что вы прочитаете ниже, просто выдумка (обитель упоминается уже с 1484, для чего и понадобилось комментатору Жития датировать поездку 1477 годом). Но автор Жития желает вид, что все происходит в чистом поле, и продолжает рассказ. Все спят, Константин нет: повесив на дерево образ Богоматери, он молится всю ночь. Под утро ему является Иоанн Предтеча, заявивший, что на этом месте Кассиан должен основать монастырь, в нем верховодить, и тут ему суждено упокоиться. Разбудив спутников, Кассиан, не говоря о видении, неожиданно стал ими командовать, а те, увидев исходящий от него свет, молча покорились, и только тогда, когда увидели, что Кассиан не намерен идти дальше, смиренно спросили, каковы его планы. Кассиан ответил туманно: давайте отдохнем здесь некоторое время, поскольку, посетив множество мест, мы еще нигде не видели такого спокойного и красивого. Согласившись, спутники обронили про себя многозначительную фразу – «если и в самом деле он тут поселится, останемся, и посмотрим, что он будет делать» (иными словами, они тоже были соглядатаями!), но далее, конечно, летописец вставляет благочестивую мотивировку – «потому что он явно видел какое-то откровение». Тем временем Кассиан втаскивает лодьи на берег, на месте, где ему явился Иоанн, втыкает крест, наконец, из парусов делает палатки для себя и спутников. Рыболовы на Волге были первыми, кто прознал про появление подвижника, и они стали снабжать новых поселенцев хлебом и рыбой. Вскоре Кассиан стал популярен и среди жителей окрестных деревень. Обратите внимание на эту явно недостоверную деталь. Из Жития Макария Желтоводского мы знаем, что крестьяне всегда противились появлению монахов, боясь, что те отнимут у них землю, поэтому самому Макарию пришлось сменить несколько мест, все более удаленных, пока он не нашел подходящего. Здесь – все наоборот, хотя причин для того нет; ясно, что и эта деталь – плод фантазии агиографа. Крестьяне поддержали и желание Кассиана возвести храм, а плотники из числа мужиков даже вызвались помогать. Наконец о Кассиане узнает тот, кому, возможно, предназначались все эти подвиги – угличский князь Андрей Большой. Когда князь призвал пустынника, тот «не замедлил явиться», а князь созвал вельмож, дабы встретить отшельника с честью. Попросив позволения поселиться в обители навечно, Кассиан такое разрешение получил, вместе с грамотой на право постоянного владения прилегающими к новой обители землями. Что характерно, по прощании князь подарил иноку не что-нибудь, а коня. Как же обстояли дела на самом деле? Став монахом, Кассиан перестал быть опасным в глазах Ивана III, почему и был отпущен в Углич, к своему давнему приятелю. Однако, Андрей нашел способ обойти противоречие между потенциальными способностями Кассиана как политического союзника, и его «ангельским» статусом. Если бы Кассиан был светским лицом, Андрей дал бы ему в удел земли, и заставил бы служить себе и советом, и делом. Поскольку он имел дело уже с монахом, Андрей дал ему все той же земли, но «в виде» монастыря, и так же обязал служить за это земельное пожалование. Красноречивый знак последнего – конь, которого, конечно, никогда бы не подарили «настоящему» монаху. Это был знак от сюзерена к вассалу – прибудь на место, когда потребуется. А монастырь в этой системе координат стал не духовным, а сугубо светским пожалованием: по сути, Кассиана вместе с дружиной (? – мы про нее ничего не знаем) посадили в крепость охранять одну из приграничных территорий Угличского княжества. Подтверждает наши предположения то, что Кассиан не принял священно-иноческого сана, испросив права называться только лишь «строителем». Похоже, в глазах многих насильственный постриг вообще не был законным. Ниже, в эпизоде с писанием иконы Кассиана, мы увидим, что были иконы, на которых святой представал в княжеском одеянии. Далее автор Жития повествует об активной строительной деятельности Кассиана в монастыре. На самом деле, сразу получив уже готовый монастырь, Кассиан вряд ли что строил, однако, после того, как обитель пострадала в 1491 году от наводнения, и ее пришлось перенести в другое место, посуше, был вынужден заниматься не только возведением крепких стен, но и строительством церквей (хотя бы и для маскировки). Автор же Жития, упоминая о наводнении и новом строительстве, по сути рассказывает об этом дном событии дважды. Он говорит, что по основании монастыря построена была деревянная церковь во имя Успения Богоматери с приделом во имя Рождества Иоанна Предтечи, затем последовала очередь трапезной и келий. После наводнения Кассиану пришлось перенести обитель на другое, более возвышенное место. При этом он поставил уже два храма, отдельно Успения и Рождества Иоанна Предтечи с трапезной, а также храм Константина и Елены. Откуда такое посвящение? С одной стороны, Кассиан сам в миру был Константином, с другой, он знал, что это будет приятно его патрону, жену которого звали Елена, и который сам устроил аналогичный храм у себя в кремле. Похоже, Кассиан проводил больше времени не в своей обители, а в Угличе, где подолгу беседовал с князем. Естественно, столь же часто Андрей посещал своего любимчика в монастыре, давая ему заодно средства на прокорм монахов (не дружины ли на самом деле?) Впрочем, как о том обмолвился автор Жития, в основном князь заезжал в монастырь во время звериной охоты, в которой Кассиан, если бы на то был ему стих, тоже мог бы участвовать: недаром получил в дар коня! Крайне интересно что Житие никак не комментирует отношение Кассиана к опале Андрея Большого, и даже не упоминает о нем. Зато подробно рассказано, как лежавший при смерти преподобный Паисиий призвал его к себе и вручил ему все свое «стадо». Паисий тоже как бы не заметил, что любимого князя больше нет рядом, хотя из его Жития мы знаем, что он посещал в тюрьме детей опального монарха. Однако, Кассиан всего на 4 месяца пережил Паисия, и скончался 4 октября 1504 года в возрасте 77 лет. Похоронен, как и было ему предсказано, в собственной обители. Таким образом, Житие просто исключает неудобный эпизод (опалу), как поступает оно и с Паисием, очень активно участвовавшим в судьбе опального патрона. Из посмертных чудес Кассиана наиболее известно следующее. За год до литовского нашествия один из крестьян, живших рядом с монастырем, стал видеть по вечерам наяву небесного всадника на белом коне, который ехал с зажженными свечами, и, когда приближался к храму Учемского монастыря, там распахивались все двери. Однако же братия, которой крестьянин это рассказал, ничего не видела. Когда пришла Литва, один лях пожелал въехать в казалось бы уже сломленный монастырь не иначе, как на коне через Святые врата. От этого его удерживали даже товарищи, но он настаивал, однако же в воротах сразила Ляха неизвестная сила (некоторые видели Небесного Юношу, поразившего Ляха копьем), и, повергнутый наземь, воин этот стал жертвой какой-то падучей болезни, прочие же захватчики в ужасе бежали. Правда, другие летописи говорят, что захватчики все-таки ворвались в монастырь, и даже порубили монахов, но, как подошли к церкви, оказались охвачены слепотой. Еще про святого рассказывают, как в 1659 году некто священник и живописец Симеон, обещавшись написать образ Кассиана, все никак не собрался, потом болел, и наконец задумал излечиться, выполнив давно обещанное, но припомнить, как именно писать образ, не мог: в монастыре был давно, образец забыл, не помогло и описание иконы словами. Наконец он увидел во сне видение, где ему сказали: пиши, мол, как пишут Романа, князя Угличского только бороду длиннее. Крайне интересная деталь: Симеон, пробудившись, долго думает, в каком одеянии писать святого, в княжеском или в монашеском! Наконец, решившись написать Кассиана в образе монаха, он узрел видение снова, и Некто поправил: сделай бороду длиннее. Так путем коллективного творчества родилась на свет еще одна икона Кассиана. В монастыре еще в историческое время сохранялся герб Кассиана как князя: двуглавый орел, по сторонам которого «сосуды с цветами». Этот герб сделан был на камне, а камень вставлен в стену. Где он теперь, неизвестно. Историки справедливо видят в этом гербе вариант греческого герба Палеологов; таковые гербы распространены были на Востоке, впрочем, и без Палеологов, поскольку образ двуглавого орла был любим как мусульманами (сельджуками), так и греками, жившими в Крыму и этим сельджукам одно время подчинявшимся. Дивногорская пустынь В 16-м столетии переписчики видят здесь Сырейскую слободу (ее жители делали кожи), а при ней два храма Флора и Лавра. Видимо, из-за «конской» ориентации бизнеса, гора тогда называлась Кобыльей. В Дивную ее переименовал ростовский митрополит Иона Сысоевич, который в 1674 году основал здесь Дивногорскую Троицкую пустынь. Правда, закончена была Троицкая церковь в 1694 году, когда Ионы уже не было в живых. Как считают специалисты, в храме многое прямо повторяет ростовские прототипы. Как и другое его творение в угличских землях, Воскресенский монастырь в Угличе, пустынь в 1764 году была упразднена, но Троицкая церковь осталась. В 1910 году интерьеры храма были расписаны. Об истории монастыря известно мало до момента прихода поляков. Тут-то ему и пришлось впервые выполнить оборонную функцию. Игумен Михаил и сбежавшиеся окрестные крестьяне защищались, как могли, но полегли все; их братская могила в виде холмика расположена за апсидой Михайловского храма. В 1764 году монастырь был упразднен. Нынешний храм вырос на месте деревянных и, после упразднения монастыря, никому не нужных строений стараниями жителей в 1787 году. Нижний храм посвящен Введению Богоматери во Храм, он теплый. Колокольня из кирпича поставлена много позже, в самом начале 20 века.
С храмом связана уже новейшая история. Настоятелем «работает» некогда известный светский художник Сергий (Симаков). Так вот, рисование он не бросил. На выставке в Ярославле, в музее, одна из его картин «замироточила», по поводу чего был большой шум. Правда, жидкость явно не напоминала мирру, поскольку не имела запаха, зато обладала маслянистой фактурой. Церковь, естественно, сообщила о новом чуде, а музейщики взяли под козырек: они хотели было провести анализ жидкости, но потом, вероятно, передумали. Когда мы были в экс-монастыре, мы видели какого-то человека в священнической одежде, исполнявшего простую работу (было около 6 часов утра). Не знаю, г-н Симаков это или нет, но очень любезным он нам не показался. Храмы на левом берегу Волги Вдоль левого, противоположного от старого Углича берега Волги, дорога на север идет на купеческий городок Мышкин. Места эти лежат в непосредственной близости от Учемского монастыря, и всегда в сознании православных были связаны с памятью его основателя. Некогда этот отрезок дороги был насыщен храмами. Однако, проехав по нему сегодня, путник почти ничего не обнаруживает. У села Егорьевское, прямо у дороги, стоит разрушенный храм, по виду 19-го столетия, про который не нашлось никаких иных сведений. Храм в селе Рябинино, вероятно, не сохранился, поскольку с дороги его увидеть не удалось. Зато храм в селе Поводнево, Преображенский (1763 год), неплохо сохранился, ныне реставрируется, и мы его не без удовольствия осмотрели.
Храм Вознесения в с. Охотицы
Описанию города МЫШКИНА будет посвящен отдельный рассказ (ждите). ЛИТЕРАТУРА 1. Археология. История и перспективы. Сб. Ярославль, 2003 2. Б. Кириков. Углич. Ленинград, 1984. 3. В. Ерохин. Углич. М, 2002. 4. В. Иванов. Ростов. Углич. М, 1975. 5. В. Ерохин. Русская Атлантида. Рыбинск, 2005. 6.Открытка из прошлого. Составитель В. Ерохин. М, 2003. 7. П. Васильевский. Преподобный Кассиан Грек Угличский чудотворец, и основанная им Учемская пустынь. Мышкине, 1997. 8. А. Горстка. Спасо-Преображенский собор в Угличе. М, 2002. 9. А. Горстка. Белый всадник. Мышкин, 2001. 10. Паисьев колокольчик. Сб. Мышкин, 2005. 11. Угличский Свято-Воскресенский монастырь. Б. автора, б. места издания. 12. Царевич Дмитрий. Фотоальбом с картой города. Без даты и автора. 13. К. Аверьянов. Купли Ивана Калиты. М, 2001. Евгений Арсюхин, Наталия Андрианова 2005-2006 |